Laugarren eta azken atala
“Amodioa joan zen eta klaru bilakatu,
hala hurbil dira orain heriozko aztarnak”.
V.K.
Marteren Zelaiko kantoia. Adamini anaiek XIX. mendearen hasieran eraikitako etxe bat. 1942an hegazkinek jaurtikitako bonba baten inpaktu zuzena izango da haren gainean. Su-meta handi bat garretan. Odol Isuriaren gaineko Salbatzailearen Elizako kanpaien hotsa entzuten da. Marteren Zelaian, elur-bisutsaren atzetik, jauregiko dantzaldiko espektroa antzematen ahal da. Soinu horien arteko bitarte batean Isiltasuna da mintzo:
Nor izoztu zen leiho arreetan barrena,
bihotzean “urrezko kizkurra” duena
eta begi aurrea beti ilunpetan?
“Lagundu, hel, oraindik denbora badago!
Gaua, hain izotzezko eta hain arraro
ez zara inoiz izan aspaldi honetan!”.
Haizea brokatu du Baltikoko gatzak,
Marteren Zelaian da elur jasen dantza
eta ikusi ezin diren zaldi-apatx ozenak...
Eta neurrigabeko bihozmin goria
harentzat, zeina bizi baita agonian,
Jainkoari erreguz hiltzeko zoria,
betiko ahantzia geldituko dena.
Leihopean gauerdiz paseatu ahala
kantoiko farolaren argi-izpi apalak
berarengana doaz gupidarik barik,
akabo itxoitea. Lirain den maskara
Damasko alderako bidetik kontrara
etxera itzuli zen... baina ez bakarrik!
Norbait da harekin “i z e n - a u r p e g i r i k g a b e”...
zalantza barik laster banantzear daude,
su-lama lapranetan zehar iraganda
ikusten du hark. Behera datoz eraikinak...
Eta erantzun legez, zizpuru-zotinaz:
“Nire arreba, usoa, eki distiranta!
Bizirik atxikiko zaitut, baina hara:
alarguntsa nirea bihurtuko zara.
Eta orain...
iritsi da agurraren txanda!”.
Lurrina usaintzen da eskailburuetan,
poemak ohi dakartzan dragoien kornetak,
heriotza absurdoz beterik bularra,
deia joko du, baldin atrebitzen bada...
hura bere azkeneko momentuan jada,
zu ohoratu ahal izateko.
Hara:
Ez Masuriako istinga madarikatuan,
ez eta Karpatoen urdin-min altuan...
Zure atalasean dago!
Trebes-zeharka.
Jainkoak zaitzala barka!
(Poetak zitzakeen heriotzetarik
mutil ergelak hauxe zuen hautaturik.
Ezin jasan lehenik laidoen menpean,
ez zekien zein zuen bere atepea,
ezta ezagutu ere zein bide-ikuspegi
azaleratuko ote zaion begiz begi...)
Ni nauzu, zure kontzientzia ohia,
aurkitu nuen ipuin sukoia;
leiho ertzean
hilarenean
ipini eta
alde egin nuen hanka-puntetan.
Глава четвертая и последняя
Любовь прошла и стали ясны / И близки смертные черты. / Вс. К.
Угол Марсова поля. Дом, построенный в начале XIX века братьями Адамини. В него будет прямое попадание авиабомбы в 1942 году. Горит высокий костер. Слышны удары колокольнаго звона от Спаса на Крови. На поле за метелью призрак овориового бала. В промежутке между этими звуками говорит сама Тишина:
Кто застыл у померкших окон, / На чьем сердце «палевый локон», / У кого пред глазами тьма?— / «Помогите, еще не поздно! / Никогда ты такой морозной / И чужою, ночь, не была!» / Ветер, полный балтийской соли, / Бал метелей на Марсовом поле / И невидимых звон копыт... / И безмерная в том тревога, / Кому жить осталось немного, / Кто лишь смерти просит у Бога / И кто будет навек забыт. / Он за полночь под окнами бродит, / На него беспощадно наводит / Тусклый луч угловой фонарь,— / И дождался он. Стройная маска / На обратном «Пути из Дамаска» / Возвратилась домой... не одна! / Кто-то с ней «безлицаи названъ я»... / Недвусмысленное расставанье / Сквозь косое пламя костра / Он увидел.—Рухнули зданья... / И в ответ обрывок рыданья: / «Ты—Голубка, солнце, сестра!— / Я оставлю тебя живою, / Но ты будешь моей вдовою, / А теперь... / Прощаться пора!» / На площадке пахнет духами, / И драгунский корнет со стихами / И с бессмысленной смертью в груди / Позвонит, если смелости хватит... / Он мгновенье последнее тратит, / Чтобы славить тебя. / Гляди: / Не в проклятьи Мазурских болотах, / Не на синих Карпатских высотах... / Он—на твой порог! / Поперек. / Да простит тебя Бог! // (Сколько гибелей шло к поэту, / Глупый малъчик: он выбрал эту.— / Первых он не стерпел обид, / Он не знал, на каком пороге / Он стоит и какой дороги / Перед ним откроется вид...) // Это я—твоя старая совесть— / Разыскала сожженную повесть / И на край подоконника / В доме покойника / Положила— / и на цыпочках ушла...