Aitzinsolas gisa
Jezhov-en izu aroko urte beldurgarrietan, hamazazpi hilabetez Leningradeko kartzelen aitzineko itxaron-ilaretan izan nintzen. Egun batez, inork “ezagutu” egin ninduen. Une hartan, nire atzean zen emakume ezpain urdindu batek, bistan zenez nire izena inoiz entzun gabea, bizi ohi genuen sorgortzetik jalgi eta belarrira xuxurlatu zidan (han denok mintzatzen ziren ahapetik):
— Eta zuk, hau deskribatzen ahal duzu?
Eta nik esan:
— Bai, ahal dut.
Orduan, irribarre moduko zerbait irristatu zen inoiz aurpegi izandako hartan.
1957ko apirilak 1
Вместо предисловия
В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом): / — А это вы можете описать? / И я сказала: / — Могу. / Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом.
1 апреля 1957 года.