Gibelsolasa
1
Badakit aurpegiak nola jausten diren,
nola izuak duen hartzen betazala,
nola masailak diren dolutan irartzen
oholtxo kuneiforme zizeldu bezala,
nola adats beltzaran eta gaztainkara
zilar kolorekoa kolpez den bihurtzen,
nola irri sikuan dar-dar den ikara
eta ezpain otzanetan barrea ihartzen.
Nire otoitza ez da soilik nire alde,
nire ondoan zirenak ditut memorian,
murru gorri-itsuan nirekin bidaide,
hotzik ankerrenean, uztail sargorian.
2
Ostera oroimenak bidea egin baitu,
zuek zaituztet entzun, ikusi, sentitu:
zu, leihoraino nekez iritsi zarena,
zu, jaiotze-lurrera itzuli ez dena,
zu, buru ederra astinduz, duzuna adierazi:
“etxean bezalaxe naiz ni hemen bizi”.
Izenez nahi nieke andre denei deitu,
baina zerrenda aspaldi zidaten bahitu.
Hil-oihal hedatsua josi dut haientzat,
eurei entzundako hitz pobreak haritzat.
Haietaz oroitzen naiz nonahiko-betiko,
zorigaitz berrietan ez ditut ahantziko,
eta ehun bat milioi arimaren hitza
den aho higatu hau balezate giltza,
nitaz oroit daitezen ni haietaz legez,
nire ehorzketaren bezpera egunez.
Eta herri honetan, auskaloko batez,
oroitarri bat egin nahi balidate,
ados naiz asmoari diezaioten ekin,
haren kokapenaren salbuespenarekin:
ez bego jaio nintzen itsasotik gertu,
hari lotzen ninduen soka da apurtu;
tsarren parkeko enbor ondoan ez bego,
han itzal dohakabe batek bainau gogo;
hemen nahi dut, hirurehun ordu luzeetan
zabaldu ez zizkidaten ate-sarrailetan.
Ze heriotza urosean ere baitut duda
furgoi beltzen karranka ahantziko ote dudan,
ahantzi higuinezko atearen zarta,
atso zaurituaren pizti zalaparta.
Elurra bedi urtu malkoen antzera
nire brontze-betazal hiletan behera,
urrun bego urrumaz kartzelako usoa,
Nevan ontzia bebil isilaldi osoan.
1940ko martxoa. Fontankako etxea
Эпилог
1
Узнала я, как опадают лица, / Как из-под век выглядывает страх, / Как клинописи жесткие страницы / Страдание выводит на щеках, / Как локоны из пепельных и черных / Серебряными делаются вдруг, / Улыбка вянет на губах покорных, / И в сухоньком смешке дрожит испуг. / И я молюсь не о себе одной, / А обо всех, кто там стоял со мною / И в лютый холод, и в июльский зной / Под красною ослепшею стеною.
2
Опять поминальный приблизился час. / Я вижу, я слышу, я чувствую вас: / И ту, что едва до окна довели, / И ту, что родимой не топчет земли, / И ту, что, красивой тряхнув головой, / Сказала: «Сюда прихожу, как домой!». / Хотелось бы всех поименно назвать, / Да отняли список, и негде узнать. / Для них соткала я широкий покров / Из бедных, у них же подслушанных слов. / О них вспоминаю всегда и везде, / О них не забуду и в новой беде, / И если зажмут мой измученный рот, / Которым кричит стомильонный народ, / Пусть так же они поминают меня / В канун моего поминального дня. / А если когда-нибудь в этой стране / Воздвигнуть задумают памятник мне, / Согласье на это даю торжество, / Но только с условьем—не ставить его / Ни около моря, где я родилась: / Последняя с морем разорвана связь, / Ни в царском саду у заветного пня, / Где тень безутешная ищет меня, / А здесь, где стояла я триста часов / И где для меня не открыли засов. / Затем, что и в смерти блаженной боюсь / Забыть громыхание черных марусь, / Забыть, как постылая хлопала дверь / И выла старуха, как раненый зверь. / И пусть с неподвижных и бронзовых век, / Как слезы, струится подтаявший снег, / И голубь тюремный пусть гулит вдали, / И тихо идут по Неве корабли.
1940 март. Фонтанный дом